"Ну с чего, с чего ты взял, что тропинка русская?": художественный мир спектакля «Сван»
Часть Первая.
Q: О чем спектакль?
A: О России.
читается за 20 минут
Введение
«Сван» - спектакль Юрия Квятковского, впервые поставленный в Центре имени Вс. Мейерхольда в 2015 году по поэтической пьесе Андрея Родионова и Екатерины Троепольской. События постановки разворачиваются в выдуманном государстве Лебедянии, в котором существует особый порядок получения гражданства: для того, чтобы стать гражданином страны, каждый претендующий на это право должен пройти поэтический экзамен. Таким образом, центральный сюжет «Свана» - взаимодействие мигрантов с государственной системой и сопутствующие ему проблемы, которые мы и обозначим в этом двухчастном проекте.
В этом тексте нам показалось наиболее удачным рассмотреть различные аспекты и уровни спектакля, не выбирая в качестве опорной точки лишь один из них, поскольку, на наш взгляд, к этому располагает сама структура анализируемого источника. В пространстве спектакля конструируется самостоятельная, полноценная вселенная, которая функционирует по своим особым, внутренним законам. «Сван» - проект, отсылающий к разнообразным контекстам, освещающий в одном ряду как темы судьбы и поэзии в российской культуре, так и проблему функционирования тоталитарного государства. В некоторых частях работы анализ выполняется с привлечением сторонних источников и концепций (например, в отрывке, посвященном образу Другого), в других же преобладает работа непосредственно с материалами спектакля: с текстом пьесы и её воплощением на сцене.
Итак, наш текст разбит на следующие части: рассмотрение роли человека в бюрократической системе, обращение к политической составляющей постановки (символам, параллелям с российской действительностью) и образу мигранта как Другого. Завершающие главы представляют собой типологизацию визуального в «Сване» (жесты, движения героев) и анализ поэтического языка.
Каждый из разделов является попыткой наметить некоторую стартовую точку интерпретации и направление, в котором может развиваться дальнейший анализ произведения. Важно, что выбранные позиции и оптики не исчерпывают поле смыслов спектакля, которое в определенном смысле не поддается фиксации и может изменяться в зависимости от выбранных подходов и метода рассмотрения.
Запись спектакля «Сван». Культура.РФ (https://www.culture.ru/movies/4032/svan).
От Клавдии Петровны до Клавы: человек в бюрократической системе
Центральная тема спектакля «Сван» — это раскрытие человека в давящей бюрократической системе. Этот эпизод ценен, потому что обращение к теме человека, к его индивидуальным переживаниям всегда заслуживает большего внимания, через представленную на сцене историю каждый человек может воспользоваться определенным фильтром - пропустить свое мироощущение и восприятие себя через то, что представлено для нашего наблюдения на сцене. Это возможность для сравнения, анализа и решения внутренних и личных проблем.
Каждая система влияет на человека, поглощает его, перерабатывает и подгибает под себя. Бюрократические институты стирают личность, они нивелируют ее до черно-белых строк на листах бумаги. Сложно противостоять массивному давлению со стороны машинной системы.
Нашего же человека звали Клавдией Петровной.
I
Рабочее пространство. Рабочая обстановка. Знакомство с нашей героиней мы начинаем в кабинете проекта «Сван». Две девушки-коллеги Клавдии Петровны ведут обычные рабочие разговоры, наполненные сплетнями и препираниями друг с другом. Клавдию Петровну мы не видим, к зрителю она повернута спиной, что позволяет нам узнать, а коллегам посплетничать друг с другом про то, что раньше она занимала должность в военном министерстве («оборонка»), но ее понизили из-за профнепригодности и гордости и направили в этот проект. Сплетни девушек рисуют перед нами образ жесткой и трудолюбивой женщины, которая отстаивает свои границы и не нуждается в жалости к себе. Она не тратит время на пустые разговоры с коллегами, она занята работой, механистически выполняет свои обязанности на новом месте. Преследует какую-то высшую цель в своем деле, но не совсем осознает, на что же направлена ее работе и в чем ее польза.
II
С ноутбуком, железными тяжелыми шагами входит Клавдия Петровна. Свет гаснет, будто бы замирает весь мир, все внимание направлено на внутренний диалог Клавдии Петровны с собой. Она начинает петь песню, лирическую и искреннюю, песню души. За грузными и тяжелыми шагами скрывается чуткая и неуверенная личность, которая желает найти свое счастье и любовь. Из песни мы также узнаем, что за «не вовремя сказанные слова не сложилось с карьерой военною» и теперь она в проекте «Сван». Клавдия Петровна взывает к вселенной за ответами. Она верит в гороскоп, и личный астролог присылает ей предсказания, но жизнь ее не меняется. Внутренний диалог героини позволяет наблюдать двойственность ее образа, как публичное вступает в конфликт с внутренним естеством. Внезапно зрителя переносят в повседневную рабочую атмосферу Клавдии Петровны. Наивность героини исчезает полностью. Внутренний живой облик скрыт под внешней маской, без которой она не может, иначе бы отказалась от нее, потому что чувствует себя несчастной, но не видит конкретной причины. На контрасте мы замечаем, как отличается ее поведение, тембр голоса и жесты, как по-другому она ведет себя, когда взаимодействует с другими людьми, Молдакулом, мигрантом, который хочет сдать экзамен, с коллегами. Низкий, почти басовый голос ее, звучит топорно, взгляд устремлен вперед. В этой сцене проявляется вся строгость героини, образ, который рисовали перед нами ее коллеги, полностью подтверждается.
III
Но что-то меняется. Вячеслав, поэт, который учит мигрантов, приходит к работницам проекта «Сван». Он жалуется на то, что Клавдия Петровна не дала Молдакулу шанс сдать экзамен, хотя Молдакул его лучший ученик. Клавдия Петровна отстаивает свою позицию и говорит, намекая на сложность экзамена и на то, что далеко не каждый сможет его пройти достойно: «У нас экзамены на уровне лицея». Параллельно служащие твердят, что Клавдия Петровна положила глаз на Славу. Клавдия Петровна выслушивает просьбу Славы и все-таки дает шанс его ученикам пройти экзамен. Это было неожиданное решение, которое не похоже на решения Клавдии Петровны обычно, ведь она всегда непреклонна. Мы замечает смягчение. На данный момент мы не можем точно понять, что же повлияло на главную героиню. То ли молодой человек, то ли представившаяся возможность и желание Клавдии Петровны поменять что-то.
IV
Экзамен. Напряженная атмосфера. Ученики волнуются и готовятся сдавать экзамен по поэзии. Клавдия Петровна сидит в центре за столом. Ее поведение знакомо нам – она серьезна и холодна, она отстранённо смотрит на происходящее. Будто все чувства, которые раскрылись перед зрителями во внутреннем диалоге и попытка пойти на встречу Славе и сделать полезное и нужное дело, были фикцией и обманом. Она механически спрашивает экзаменуемых о русской природе и лесе. Здесь нет заинтересованности, а значит и ответственности за последствия ее решения по поводу результатов экзамена. Бюрократия стирает личность, индивидуальность, она оставляет за собой только бумажки и слова-слова на ней. Клавдия Петровна следует этому пути, но мы видели какой внутренний конфликт это порождает в ней. Особое же внимание, которое на самом деле чуждо ей и нам, зрителям, которые наблюдают за тонкими метаниями ее души и переменами в поведении, Клавдия Петровна проявляет к слепой Октавии, которая провозглашает себя гадалкой и провидицей. Клавдия Петровна, переложив ответственность за свою жизнь и судьбу на волю вселенной, вскакивает и просит погадать ей на руке. Гадалка произносит двусмысленное пророчество, а в конце говорит: «И станешь ты Родиной».
V
Происходит происшествие. Взрыв, красный свет. Остаются в живых только Клавдия Петровна и Слава. Пораженная происходящим, она задает кучу вопросов Славе. Клавдия Петровна пытается понять Славу, спрашивает про смысл поэзии. Он же обвиняет ее в произошедшем, говорит о подлости ее поступка и что она не дала возможности сдать экзамен его ученикам. В это время человек, который расследует это происшествие, задает Клавдии Петровне вопросы и уточняет детали. Слава, находясь в грусти и в некотором шоке от произошедшего, напоследок перед уходом оброняет фразу: «Вы вытерли об них ноги, в УФМС иваны-сусанины только к смерти укажут дорогу». Клавдия Петровна наглядно видит как жестока и разрушительна ее работа и весь тот подход, с которым она подходит к выполнению этой работы. Она требует разъяснения ситуации у человека, который расследует место происшествия. Он говорит: «В вашей профессиональной области случай к сожалению не единичный. Острая вспышка неоправданной жестокости работниц проекта «Сван». Одну за другой срывает с катушек. Они нападают во время экзамена. Режут, стреляют, душат. Возможно они сходят с ума от стихов». Клавдия Петровна спрашивает: «Вы думаете я не смогу дожить до пенсии?» Человек лишь ехидно улыбнулся.
Этот переломный момент сильно меняет Клавдию Петровну. Она наглядно видит, как жестока ее область деятельности и как ужасно она влияет не только на окружающих людей, но и на ее жизнь. Бороться с системой нет смысла. Ее создают люди. В этой связи становится очевидно всем, что нужно меняться людям, которые поменяют систему.
VI
Клавдия Петровна после длительного времени находит Славу в Эфиопском посольстве. Оказывается, Слава такой же иностранец как и те, кто сдавал ей экзамены. После произошедшего Слава ушел в длительный запой. Но он так и не смог пережить несчастье, которое произошло с ним. В пространстве его обитания мы замечает огромный портрет Клавдии Петровны, состоящий из четких прерывистых линий. Схематичный и отчужденно холодный портрет Клавдии Петровны с одной стороны являет собой представление о Клавдии Петровне, которое складывается у него о ней. С другой стороны он, желая ее забыть, будто бы искал в этом портрете что-то живое и искреннее.
Неожиданно через портрет появляется, пытаясь пролезть сквозь него, Клавдия Петровна – живая, полная чувств. Метафорически она пытается воевать с этим отчужденным схематическим образом. Она предстает перед нами не в привычной служебной форме, а в закрытой нейтральной накидке, что указывает на некий разрыв ее с деятельностью и системой, к которой она принадлежит. Слава не рад ее видеть, ведь она для него напоминание о том дне. Клавдия Петровна предлагаем ему жениться на ней, но это предложение кажется Славе необыкновенно странным. Она пытается найти его расположение к себе, возможно любовь. Но для него принципиально важно то, как она повела себя на экзамене тогда. Желая увидеть, что она изменилась, Слава предлагает ей провести экзамен повторно у его троих друзей, которые одеты как те настоящие ученики Славы. Он погружает ее намеренно в ситуацию прошлого, чтобы убедиться изменилось ли что-нибудь в ее поведении, личности и мировоззрении. И мы замечаем, как поменялась Клавдия Петровна. Она ведет себя не так уверенно с экзаменуемыми, рассказывает про прелести получения гражданства, предлагает и убеждает их. На что Слава ехидно замечает, как бы припоминая ей ее же позицию: «Ну, ну, у нас Россия то нерезиновая». В ней просыпается жалость. До этого мы не видели, чтобы Клавдия Петровна была искренней и настоящей на публике. Мы всегда замечали двойственность в ее поведении. Ее слепота ко многим ситуациям, к другим людям отражалась на внутреннем несчастье героини. Теперь же она это осознала.
Слава спрашивает ее: «Куда зовешь, Клава?» Она начинает читать стихи про свою родину, после которых Слава делает ей предложение.
VII
Хождение по мукам.
Молодожены сталкиваются с системой. Здесь мы наблюдаем личный бой Клавдии Петровны с местом, которому она принадлежит и которое так сильно влияло на ее естество, что делало ее несчастной. Чтобы оформить брак, нужно иметь кучу бумажек, которые в свою очередь нужно собрать в разных местах. Усугубляет ситуацию тот факт, что Слава – иностранец. Клавдия Петровна бегает по этим местам и сталкивается с трудностями, к которым раньше сама же была причастна. Она говорит: «О как я ненавижу череду казенных комнат. Закорючки, придирки девиц бальзаковских лет. Меня мутит от рифм. На работе стало полегче. Ненависть больше не затмевает разум, но в казенных кабинетах стихи русских женщин вызывают ярость и бешенство сразу». Теперь Клавдия Петровна осознает всю тяжесть, если грубо выразиться, ее прошлого существования. В борьбе за необходимые документы она проявляет смелость, настойчивость и грубость, потому что понимает, что по-другому добиться чего-либо нельзя. И если ее отношение поменялось и она сама изменилась, это не значит, что поменялось всё и все люди, работающие в таких же ведомствах, ведь она маленький элемент системы. «Протокол проверки поэтической совместимости», по которому она и Слава должны пройти проверку, выводит ее из себя, она кричит и страдает уже на собственном примере от всех этих нелепых нагромождений и препятствий перед счастьем. Когда-то этим препятствием была она, но более не готова их только множить. Слава и Клавдия Петровна вместе рассказывают стихи и убивают напрочь работников.
VIII
Свадьба – апофеоз любви Клавдии Петровны и Славы. Победив все системные преграды, они справляют этот праздник. Вместе они поют: «Любовь живет между тобой и мной». Они соединяют свои судьбы в единой дороге и в этот раз они точно не ошибутся, выбрав этот путь.
IX
Рабочее пространство. Клавдия Петровна совершенно другая. Стоя за руки со своими коллегами, мы замечаем, что она стала счастливой и веселой. Она не отчуждена от собственного же рабочего коллектива. Они разговаривают и смеются вместе. Пропали ее железные тяжелые движения. Живой и подвижный взгляд полон энергии и радости жизни. Вместе они пьют чай, приглашают к столу мигранта, который получил недавно гражданство. Атмосфера настолько разительна отличается от той, что мы видели в начале.
Нашего же человека звали Клавдией Петровной.
Этот персонаж проходит девять остановок, пунктов, если угодно. Каждая остановка представляет ситуацию для персонажа, в которой он себя раскрывает подобно своему поведению или же меняется, благодаря событиям, которые происходят с ним. От пункта к пункту Клавдия Петровна становится иной, она от бессознательного, от конфликта с внешним и внутренним переходит в состояние осознанности своего положения в этой системе, понимает все больше, как это влияет на жизни других людей, на ее поведение и на ее счастье. Человек создает систему, и это важный вывод для Клавдии Петровны. Клавдия Петровна не просто функционер, система не живая, но и не застывшая, она не имеет душу, система - холодна и отчуждена, а вот люди, которые дают этой системе функционировать, живые и могут ее преобразовывать. Думаю, представленные девять пунктов являются своего рода очищением персонажа, катарсисом. Клавдия Петровна обретает опыт, который меняет ее поведение в будущем, меняются ее черты характера и к концу мы не встречает ту же Клавдию Петровну, что была в начале этого пути.
Виктория Корнеева
Образ Клавдии Петровны неразрывно связан с политическим устройством Лебедянии: в начале спектакля героиня является «железной леди», идеальной функционеркой, порождением системы. В дальнейшем она становится Родиной – её живые и искренние чувства противопоставляются родине-Лебедянии, настоящей стране. В связи с этим становится важно проанализировать, как устроен мир Лебедянии.
"…И тропиночку в лесу увидав с похмелья, я вздохнул и прошептал: русская дорожка". Политическое пространство: проект СВАН и прекрасная Россия будущего
Спектакль «СВАН» разворачивается в рамках созданной им обособленной Вселенной - отдельной, фантасмагоричной, гиперболизированной и ни на что не похожей. Эта Вселенная существует в рамках постулируемых ей же законов и основ миропорядка, однако российский зритель неминуемо узнает и в этой Вселенной, и в характере механизмов ее организованного устройства Россию, а если точнее штамп «прекрасной России будущего», превратившийся в эвфемизм. Сами создатели также утверждают, что для зрительского восприятия необходимо соотносить рамки вымышленной страны Лебедянии - пространства, где разворачивается действие СВАНА - с современной Россией, «Важно понимать, что действие пьесы происходит в России, а не в выдуманной стране Лебедянии». Соответственно актуальные социальные, политические противоречия и проблемы российской повестки прямо отражаются в спектакле: как сценографически, посредством оформления пространства, так и перформативно, через сочетание движения, текста и игры актеров, зачастую намеренно экспрессивной. Сам язык спектакля также скорее экспрессивный, гротескный, намеренно яркий и контрастный. Нарратив характеризуется сочетанием намеренно преувеличенного комизма и намеренно гиперболизированного лиризма. Такой язык, передающий сам характер повествования, позволяет зрителям наиболее ярко и отчетливо соотносить пространство СВАНА с российским пространством - получается, для наиболее полного и точного восприятия зрителем современной российской действительности, ему нужно абстрагироваться от образа России и перенестись в другое пространство, также как и для самоидентификации необходим образ другого. Образ другого - это сквозной сюжет всего спектакля, транслирующий как российский макрокосм (через соотнесение с ним), так и микрокосмические проблемы актуальной российской политической повестки, например, проблему миграции (об этом речь пойдет далее).
Политическое пространство СВАНА сообщает скорее внутренний, скрытный характер российского политического пространства, позволяя охарактеризовать его с сущностной идейной, а не только идеологической стороны. Эклектика, характерная как для российского политического режима, так и для политической риторики, обретает в СВАНЕ свою законную и завершенную форму. Одной из ключевых метафор, определяющей характер политического пространства СВАНА становится метафора о «России - стране поэтов». Эстетический феномен приобретает характер политического императива - поэзия как литературная форма отчуждается от своего содержания, «гений» отчуждается от своего творения, поскольку поэзия превращается в идеологический штамп и средство политической манипуляции. Поэзия в такой прогосударственной рамке становится образцом «высокого» искусства, которое должно лечь в основу государственного устройства - сущностно и идеологически. Такое восприятие поэзии провоцирует дальнейшее паразитирование на ее образах, например, стимулирует указание на использование исключительно поэтического языка в публичном пространстве (в частности, это касается государственных учреждений). Это превращение языка «повседневной прозы» в язык «высокой поэзии» на государственном уровне суть есть парадоксальная ситуация, когда сущность бюрократической волокиты, царящую в киберпанковых кабинетах чиновниках, кажется, можно устранить посредством перевода духоты канцелярского языка и местных интерьеров на язык «высокой поэзии». О возможных трансформациях настоящей поэзии в бюрократическую и о взаимосвязи этих двух феноменов речь также пойдет позднее. Для нас сейчас принципиально важно зафиксировать схожесть культурной политики Лебедянии и России.
Язык «высокой поэзии», превращенный в кабинетный суррогат, в свою очередь провоцирует дальнейшую механизацию языка - сведение его к некоторым функциям, пусть и не сугубо утилитарным - что в дальнейшем вызывает механизацию, бюрократизацию и рационализацию социальных структур. В спектакле отведено отдельное место силе Слова, показано, насколько сильно язык детерминирует окружающий миропорядок и в какой мере слово оказывается способным этот миропорядок не только обуславливать, но и устанавливать. Соответственно, поэтический язык, перенесенный в политическую плоскость и превратившийся в идеологический вектор, механистический и кабинетный, будет определять соответствующий тип социальных отношений, а также отношений между государством и человеком и государством и гражданином, в которых человек будет сводится до ряда механистических функций. Таким образом происходит рационализация социальных связей и их постепенное обезличивание. То, что должно было возвысить человека, стирает его. Такая интерпретация языковых функций может считаться политической еще и потому, что косвенно стирание личности устанавливается как бы на институциональном уровне.
Политический режим во вселенной СВАНА, в Лебедянии, можно определить как протототалитарный и меритократический, с небольшими элементами технократии. Власть находится в руках достойнейших, государственные посты занимают лучшие в своем деле (так, например, Клавдия Петровна занимает руководящую должность в рамках проекта СВАН именно из-за своих выдающихся качеств, хотя «в оборонке» - в другой отрасли - карьера у нее не сложилась). Практически вся государственная деятельность механизирована и рационализирована, машины занимают ключевое место в самом политическом процессе, на что указывает также и выявленная нами тенденция к механизации социального устройства. Государственная система и сама репрезентируется в спектакле как тотальная машина, подавляющая и стирающая любую личность, которая не вписывается в критерии «достойного» гражданина. Такие критерии вырабатываются не конвенционально, а насаждаются сверху. Также можно заметить многие характерные черты, присущие тоталитарной пропаганде, например, тиражируемый образ врага, настаивание на уникальности «особого» политического пути, а также на отсутствии иных политических альтернатив.
Однако наиболее примечательным в политическом пространстве вселенной СВАН становится наличие эклектики в самом политическом устройстве и политической риторике. С одной стороны, политическая риторика и способ говорения о политическом соотносится с Оруэлловским типом пропаганды - с сочетанием в рамках единой системы принципиально противоречащих друг другу понятий (например, попытка определить сегрегацию как равенство возможностей). С другой же стороны, не только политический нарратив характеризуется противоречием и эклектичностью. Сам политический ландшафт, формируемый социально, эклектичен: во вселенной СВАНА, также как и в современной России, технократическая обезличенность и бюрократизация сочетаются с лиризмом, вера в судьбу и в предопределение, фатализм с рационализацией, эстетика киберпанка с обрядовостью. Нагромождение этих противоречащих друг другу, но сочетающихся черт, позволяет наиболее точным образом считать образ России в Лебедянии. Также как и в России, эти черты превращаются в идеологические штампы, трансформируются в объекты популистской риторики и массово определяются как уникальные черты, характеризующие «особенный путь». Совокупность этих штампов позволяет искусственно выделить уникальную идентичность, которая и будет считаться образцом настоящего «русского», позволяет создать референт для массового представления о подлинном, настоящем «лебедянце» (важно отметить, что такая идентичность не устанавливается в рамке политической, но постоянно присутствует в идейном пространстве). Формируется миф о России, который в дальнейшем будет эксплуатироваться в политических целях.
На эстетическом императиве о том, что каждый, кто является гражданином Лебедянии должен являться и поэтом (гражданство выдается по принципу поэтического ценза), собственно, и выстраивается сам проект СВАН и обосновывается его политическая необходимость. Название проекта это ироничный символ - превращение из «гадкого утенка» (другого) в прекрасного лебедя (swan; своего). Лебедь один из самых повторяющихся элементов в спектакле. Он присутствует сценографически, например, в виде нависающего над сценой герба двуглавого лебедя, перформативно, в виде движений чиновниц, отсылающих к гиперболизированной балетной эстетике, текстуально, например, в виде кабинета 22, где работают чиновницы и Клавдия Петровна. Образ лебедя тотален, поскольку он лежит в основе Лебедянии, страна целиком ограничена и сущностно им пронизана. С одной стороны, постоянное присутствие лебедя отсылает нас к первоначальной интенции проекта СВАН - превращению каждого в прекрасного лебедя, то есть перекликается с мотивом «особенного русского пути» и необходимости обретения этой идентичности для того, чтобы считаться полноценным гражданином, обладать публичным статусом. С другой стороны, образ лебедя прочно связан в массовом зрительском восприятии с «Лебединым озером» - визитной карточкой классического русского балета. Во время Августовского путча в 1991 году по всем телеканалам транслировалось «Лебединое озеро», что косвенно наделяет символ лебедя протестным потенциалом. Образ лебедя в спектакле двойственен с политической точки зрения: он оказывается символом господствующего режима, но также и символом сопротивления, символом протеста и символом надежды на дальнейшее освобождение через искусство. Это освобождение, сама потенция освобождения, базисно заложены в самой политической системе, в самом «особом пути», в самой русской дорожке. Клавдия Петровна, после своего символического превращения в Родину, благодаря настоящей поэзии не только форсирует политические перемены, но и освобождает свой творческий потенциал, потенциал создания, преображения и созидания, предлагая зрителям путь надежды на спасение.
Валерия Муратова
Идея о мигрантах как о «Других» - одна из центральных в спектакле. Идентичность граждан Лебедянии и её жителей – русских людей, во многом строится на утверждении своей исключительности, а значит, и на противопоставлении себя жителям других стран. В связи с этим становится особенно важно проследить, как в спектакле репрезентируется связка «мигрант = Другой».
"Бедный гастер": мигрант как Другой в «Сване»
В спектакле «СВАН» сюжет разворачивается внутри утопической «России будущего». Очевидно, что «СВАН» является открытой гиперболизацией социальных конфликтов и противоречий, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни. Только через «доведение до абсурда» и откровенного гротеска можно обозначить эти проблемы. Одна из них – миграция и миграционная политика России.
После распада СССР страна стала активно принимать иммигрантов из бывших союзных республик (Рязанцев, 2019) . В 2000 – е годы иммиграция в Россию трансформировалась и приобрела форму трудовой миграции - таким образом иммиграция стала важнейших демографическим и трудовым ресурсом для государства. При этом сам феномен миграции воспринимается как негативный или неоднозначный, а социальная группа иммигрантов маргинализуется. Российские граждане рассматривают иммигрантов как конкурентов на рынке труда, нарушителей правопорядка и преступников, а также как угрозу национальной безопасности. Это предубеждение воспроизводится на уровне «обычных» людей: в марте 2019 года неизвестный мужчина изнасиловал женщину на окраине Якутска, и подозрения пали, в первую очередь, именно на мужчин – мигрантов; ситуация «накалилась» до того, что жители города потребовали ужесточения миграционных норм. Предубеждения также воспроизводятся и на уровне государственных и силовых структур.
Например, зачастую в Москве и Санкт-Петербурге можно наблюдать, как полицейские патрули останавливают людей в метро, на вокзалах и в аэропортах для проверки документов, которые выглядят, по их мнению, как мигранты. И хотя полицейские наверняка знают, что это трудовые мигранты, они проверяют их документы, пытаясь найти какие-то нарушения, чтобы подвергнуть штрафу или задержанию. Центр по выдаче документов мигрантам в Москве же является «серой» или «транзитной» зоной, где каждый человек еще не гражданин, но уже мигрант. Он не имеет полного набора прав гражданина, а отделяет его от этого статуса – «кипа» бумаг и бюрократических процедур. Именно в таком центре «будущего» происходит действие спектакля. Однако там мигрантам приходится не просто заполнить множество форм, принести большое количество справок и преподносить себя как «послушного» гражданина в системе, но и «обладать» даром поэтического слога, а именно - сдать «поэтический экзамен». Такая форма контроля появляется из бытового стереотипа о России как «стране поэтов» или родине многих всемирно известных творцов поэтического искусства, откуда мигранты автоматически исключаются как «жестокие», «самобытные», «необразованные». Малдакул, персонаж постановки, решает сдавать экзамен по стихосложению и сталкивается с напряженной психологической атмосферой бюрократического аппарата России будущего. Фраза, произнесенная Клавдией Петровной: «Тут с Вашим именем я поработала, Малдакул, мне стало грустно. / Я нашла, пока Вас слушала, десять Малдакулов: первый Малдакул отмечен как браконьер, / второй – шоубизнеса был акулой, / третий – опиумный курьер, /четвертый с контемпорари арта, а, проще говоря, перформансер. / Вы знаете, у каждого медицинская карта в полном порядке. / Пятый был сутенер, / шестой нелегально скачивал фильмы, / седьмой нагадил на красной площади, / восьмой шпионил для иностранной фирмы, / девятый и десятый – туберкулезо – расносчики. / Вы знаете, Малдакул, я задаю себе вопрос: / «Зачем стране граждане с таким именем скользким?». Таким образом, в этой фразе отражено не только вынесение суждений общих исходя из исключений, но и тип мышления, согласно которому мигранты – гомогенная, «серая» группа, где один похож на другого. Перед человеком Малдакулом стоит его «первичная» идентичность – мигрант, представитель девиантной или деликвентной группы. Мигранты – обобщенный образ Другого в спектакле СВАН и в российской действительности.
Образ другого – образ эмоционально - психологический. Отделяя от себя выбранные категории людей, мы не можем найти рациональных и логических объяснений, почему мы проводим границу между собой и другим, и чем другой отличается от нас на онтологическом уровне? Последний вопрос заключает в себе ответ: мы люди, и ничем не отличаемся на биологическом уровне, однако контексты, в которых мы можем существовать – радикально отличаются. Попытка, казалось бы, уравнять возможности людей вне зависимости от их этнической принадлежности оборачивается очередной попыткой системы создать вымышленную иерархию, где русский народ обладает сакральным даром стихосложения, а Другой исключен из нормального социального порядка.
Стереотипизированный образ иммигранта подчеркивается и внешне. Стоит обратить внимание на костюмы иммигрантов в спектакле: они одеты в костюмы дворников, которые скроены как “традиционные наряды”, которые можно увидеть скорее в музее, нежели чем в реальной жизни. Первая вариация говорит о социальных ролях, чаще все приписываемых иммигрантам, а именно низший класс, не имеющий доступа к таким социальным лифтам как образование или переквалификация. Второе же отсылает скорее к постколониальному отношению россиян к соседним странам. Неосознанно, в голове рисуется образ человека в национальном костюме, которому “неведомы” джинсы как форма одежды. Хотя, конечно же, национальные костюмы являются представляют собой скорее предмет истории, нежели чем повседневного использования. Постсоветский постколониализм не перестал существовать и, как было показано в СВАНе как проекте России Будущего, не перестанет. Причин много, но одна из них - неспособность государственной бюрократическое системы повлиять на интеграцию и вместо этого вселение страха в людей перед “Другим”, чей повседневный опыт и перспективы покрыты туманом.
Более того, линия с наделением голоса Другого также весьма спорна: иммигрантам не хотят “дать голос”, им хотят вменить уже существующий, но устаревший ритмический язык русской поэзии.
«Чуждость» и одновременно включённость мигрантов в мир Лебедянии подчёркивается на многих уровнях: к примеру, весь спектакль проходит под постоянное музыкальное сопровождение. Музыкальная часть спектакля отсылает к национальным традициям стран ближнего Востока и создаёт ощущение, что всё действие – это один большой ритуальный танец. Движение становится семантически нагружено и становится важным элементом, формирующим пространство смыслов в спектакле.
Дарья Козлова